Книга Похищение Европы  - Юлия Маркова

12 апреля 1943 года, 12:15. СССР, Астраханская область, ракетный полигон Капустин Яр, наблюдательный пункт у пускового стола № 1.

Бывший гауптштурмфюрер СС и ракетный конструктор Вернер фон Браун

Сегодня у моей команды своего рода праздник. Наша ракета, собранная из компонентов, вывезенных русскими из разгромленного Пенемюнде, исправно взлетела, пролетела две с половиной сотни километров и взорвалась в назначенном районе на полигоне. Это был первый наш запуск в русском плену и второй успешный в истории ракеты А-4, (получившей русское обозначение Р-1). Что ж, результат вышел вполне достойный. Ведь за последние четыре месяца на исправление допущенных при проектировании ошибок ушло немало нашего труда. Ракета еще чрезвычайно несовершенна, но она уже летает… Первый пуск в России – и сразу удача! По этому поводу даже состоялся небольшой праздник. Мы кидали вверх шапки и радовались как дети; а вокруг раскинулась покрытая весенним многоцветьем необъятная русская степь, по которой хоть сто лет скачи, никуда не доскачешь.

Герр Королев и герр Шалимов, также наблюдавшие за испытаниями, со словами «теперь можно!» даже налили всем нам из фляги по стаканчику остро пахнущей спиртом жидкости, настоянной на каких-то русских травах. Они заверили, что этот спирт совсем «не из баков[16]», так что мы можем пить его без опаски. Действительно, куда там той топливной бурде, заливаемой в баки ракет, которую русские умудряются гнать из отходов лесопильного производства и даже нефтепереработки. Если в Германии для одного запуска ракеты А-4 было необходимо израсходовать до сорока тонн картофеля, то русские умудряются заменить его всяческими эрзацами. Ракетному двигателю все равно, спирт какого происхождения жрать, а вот нашим бедным головам – нет. Тот, кто пробовал баковый спирт и при этом выжил, знает, какой это яд и как зверски после него болит голова… а «ядреная», как говорят русские, смесь герра Шалимова, не уступая топливу в крепости, пьется как приносящая счастье амброзия. Да уж… Я уже перестал удивляться этому человеку, но сегодня он открылся мне с новой стороны. Кстати, герр Серов тоже поздравил нас с успехом, но сделал это сдержано, можно сказать, стиснув зубы – видимо, из-за моего прошлого членства в СС.

При этом герр Шалимов и герр Королев поздравили нас еще с каким-то «днем космонавтики», при этом многозначительно переглянувшись между собой. Слова эти растревожили всю мою душу. Они напомнили о том, что когда-то я грезил о космических полетах… Я целенаправленно шел к этому со всем упорством фанатика идеи. Но золотая пора детства минула, изменились обстоятельства – и с тех пор и по сей день злосчастная судьба вынуждала меня все время заниматься исключительно военными разработками. В то время как я был равнодушен к войне и всему, что с ней связано. Мысли мои устремлялись ввысь – туда, где раскинулась черная бесконечность таинственного космоса…

Работая на нацистов, я надеялся, что все же когда-нибудь стану одним из тех, кто делает космос близким. Находясь средь ужаса и абсурда и стараясь хоть как-то примириться с этой действительностью, я мог лишь мечтать, что однажды наступит тот момент, когда я смогу всецело отдаться разработке космических проектов… только бы поскорее кончилась война! Война, исковеркавшая жизни, изуродовавшая души… Увы, я не стал в этом исключением. Когда вокруг творится страшное, возведенное в ранг обычного, очень быстро привыкаешь и перенимаешь образ мыслей тех, кто стоит на верхних этажах государственной пирамиды.

Но с тех пор как я стал работать на русских, многое изменилось в моем ощущении жизни. Мне стало спокойнее. И дело не только в том, что для меня теперь открыт «путь в космос». Здесь я не чувствую такого давления, как в Пенемюнде, где меня повсюду окружала мелочная опека службы безопасности (СД). Хорошо делай свое дело, не болтай лишнего – и никого не будет интересовать, была ли еврейкой твоя бабушка. В этом отношении нацисты просто сумасшедшие. Здесь нет постоянной угрозы… Той холодной, тяжкой, постоянной угрозы сказать что-то не то, сделать что-то не то, вызвать подозрения, заслужить немилость Гиммлера или кого-то из его прихвостней… Конечно, особой сердечности от русских ждать не приходилось, но, по крайней мере, они вели себя вполне человечно с нами. И я даже не хотел вспоминать то время, когда мне ежедневно приходилось наблюдать насилие и жестокость и, более того, принимать в этом косвенное участие. Так что именно здесь, в русском плену, я увидел для себя вполне отчетливые перспективы и мои мечты о космосе вновь обрели под собой почву – более твердую, чем когда-либо. И герр Королев, и герр Шалимов тоже идут к этой цели твердо и непреклонно, так что я, можно сказать, попал в плен к единомышленникам. Здесь, у русских, совершенно особенная атмосфера, способствующая продуктивной научной работе. Русские много делают по-иному, но выходит у них не хуже, а иногда даже и лучше чем у немцев.

Возможно, я еще стану раскаиваться в своих прегрешениях, стоя на коленях перед Божьим алтарем… Когда-нибудь. Когда сполна осознаю все то, что сделали с нами Гитлер и его расовая теория. Чувствую, что у всех у нас еще будет для этого и время, и возможность. Но сейчас… сейчас мы чрезвычайно рады, ведь после всех работ над ошибками наше детище наконец полетело. Правда, наше счастье немного омрачает то, что точность попадания нашей ракетой оставляет желать много лучшего. Например, при этом пуске она упала в тринадцати километрах от точки прицеливания. В полевой войне, когда требуется поражать относительно компактные или даже точечные цели, противник даже не поймет, что в него стреляли. В объект размером с Лондон[17] попасть еще можно, а вот в железнодорожную станцию или аэродром – едва ли.